Листая старый фотоальбом…

Фотографиям этим более 50 лет. На них маститые, академические мужи предстают в ином, непривычном образе – молодые, романтичные, смеющиеся. Сегодня на страницах нашего журнала – короткие рассказы об известных ученых, раскрывающие их внутренний мир. Своими детскими и юношескими впечатлениями поделился Петр Александрович НОРДЕН, сын Александра Нордена, известного ученого-геометра, профессора, в течение 35 лет заведовавшего кафедрой геометрии КГУ.

В Казань я и моя семья переехали осенью 1945 года из Новосибирска, куда нас эвакуировали из Москвы в начале войны и где отец был заведующим кафедрой математики Новосибирского института военных инженеров железнодорожного транспорта (НИВИЖТ). По приказу Всесоюзного комитета по делам Высшей школы при СНК СССР отец был откомандирован в распоряжение Казанского госуниверситета, который и стал местом его работы на долгие годы. На тот момент мне было девять лет, и все казалось удивительным и интересным. Наша семья – это отец Александр Петрович, мама Елена Александровна и Мария Васильевна, тетя Маня, старая нянька отца еще с дореволюционных времен, которая практически всю свою жизнь прожила с нами. В те времена очень многие преподаватели, да и другие сотрудники КГУ жили на территории университета. Нас поселили на первом этаже известной «механички», небольшого двухэтажного здания, расположенного около ворот огромного университетского двора, занимавшего целый квартал по ул. Чернышевского, кстати, на втором этаже этого здания когда-то жил ректор университета Н.И. Лобачевский (сейчас там висит мемориальная доска). Нам выделили две проходные комнаты, созданные из учебных лабораторий, – крохотное помещение, служившее чем-то вроде кухни. А «удобства» находились «совсем рядом» – в «геометричке», расположенной метрах в ста, в здании напротив, где на втором этаже находились геометрический кабинет, институт математики при КГУ и другие математические учреждения. Вот там и были «удобства». Но, несмотря на отсутствие комфорта, для отца в нашем месте обитания был огромный плюс – его работа была под боком, причем в буквальном смысле – прямо за стеной наших комнат в аудитории отец читал лекции.

После Новосибирска Казань произвела очень сильное впечатление шумными улицами, площадями, Кремлем, Петропавловским собором, университетом… Тетя Маня даже сравнила город с Парижем.

Но самое интересное, что появилось в нашей жизни, – это новые люди, коллеги и друзья отца. О них сегодня мои воспоминания. Они были очень разными. Но их объединяли беззаветное, преданное служение науке, любовь к жизни, умение находить прекрасное в любых его проявлениях и ценить его. Мне несказанно повезло провести детство среди и с такими людьми. Итак…

Выдающийся математик. Член-корреспондент АН СССР, профессор КГУ, директор НИИММ (научно-исследовательский институт математики и механики) при КГУ. Отец подружился с ним еще до Великой Отечественной войны, они познакомились на математических съездах и конференциях.

Это был удивительный человек. Контактный, шумный, веселый. В высшей степени остроумный. Он обожал детей, любил возиться с ними, беседовать на разные темы. Я смотрел на него с восхищением, ловил каждое его слово. Зная, что я люблю читать, Николай Григорьевич приносил мне из университетской библиотеки журналы «Вокруг света», «Мир приключений» и другие, которые я прочитывал от корки до корки. Однажды, когда я с простудой лежал в постели, Чеботарев принес мне из института пишущую машинку системы «Ундервуд», произведенную чуть ли не в 20-е годы. А она тяжелая, неподъемная, неудобная. Благо тащить было близко – из «геометрички» до «механички». Представьте мой восторг! Я ведь никогда в жизни не имел дела с пишущей машинкой, только знал, что такая существует. И вот я стал печатать сначала одним пальцем, потом двумя и постепенно освоил это дело.

Николай Григорьевич познакомил отца и всех нас с интереснейшими людьми, которые стали ближайшими друзьями семьи.

 

Крупный математик-алгебраист Морозов был весьма колоритной фигурой, за глаза его звали Бородой за черную окладистую бороду. Про нее Владимир Владимирович рассказывал с юмором: однажды во время лыжной прогулки мальчишки спросили его: «Дяденька, ты Шмидт?», и он ответил: «Нет, я его племянник». Сразу возникает ассоциация с романом Ильфа и Петрова «Золотой теленок», хотя, конечно, лейтенант Шмидт и академик Шмидт – совершенно разные люди и борода была только у ученого. А все дело в том, что в Казани всю войну жил академик Отто Юльевич Шмидт, бывший тогда вице-президентом Академии наук. Он прибыл сюда с неограниченными полномочиями, чтобы подготовить переезд эвакуированных институтов Академии наук СССР. Вот ребята и обознались.

Владимир Владимирович обожал спорт, сам отлично ходил на лыжах, активно посещал различные соревнования. Как-то, проходя с отцом мимо стадиона «Динамо», мы увидели среди выходящей публики Морозова, он с восторгом сказал нам: «Судил сам Медун!» С таким почтением произнес он фамилию этого известного в те годы футбольного судьи, что мне запомнилось на долгие годы.

 

Математик-геометр, работавший на кафедре, которую возглавлял отец, ученик его предшественника, Петра Алексеевича Широкова. Талантливый ученый, блестящий лектор, любимец студентов. Все, кто общался с Борисом Лукичом, отмечали его интеллигентность, высокую культуру, разносторонность интересов. Он был любитель и глубокий знаток поэзии, живописи, музыки. Они с женой Алевтиной Петровной не пропускали ни одной художественной выставки, ни одного концерта. Любитель живописи, Лаптев имел большую коллекцию альбомов по искусству, в более поздние годы, когда стали возможны выезды за рубеж, привозил оттуда только альбомы. Будучи директором института математики и механики им. Н.Г. Чеботарева, в 60–70-е годы не боялся устраивать в своем институте выставки молодых казанских художников, чье творчество, мягко говоря, не приветствовалось официальной властью.

 

Выдающийся ученый-физик был невысокого роста, интеллигентного вида, приветливый, улыбающийся. В 1968 году он был избран членом-корреспондентом АН СССР. Козырев – один из основателей школы электронного парамагнитного резонанса (ЭПР), которая сформировалась в Казани после открытия ЭПР академиком Е.К. Завойским. Борис Михайлович был человеком энциклопедических знаний. Большой любитель литературы, тонкий ценитель поэзии, человек, знавший несколько иностранных языков, сам писал стихи. Он являлся глубоким исследователем творчества замечательного русского поэта Ф.И. Тютчева, и его работы, посвященные классику, публиковались в солидных литературоведческих изданиях. Страстный библиофил, обладатель прекрасной библиотеки. Когда мы с семьей ходили в гости к Борису Михайловичу и Татьяне Николаевне, его супруге, то знакомство с книгами его библиотеки доставляло мне настоящее наслаждение. Борис Михайлович всегда интересовался моими делами и во время моей учебы в университете, и во время научной деятельности. Я очень любил слушать разговоры Козырева и отца на самые разные темы. А прогулки с Борисом Михайловичем! Я получал массу ценнейшей информации, впитывал его воспоминания. Интересно было слушать его, когда, будучи избранным членом-корреспондентом АН СССР, он стал регулярно бывать на заседаниях АН и привозил из Москвы самые свежие научные новости.

 

Всемирно известный ученый-астроном. Он и его супруга Юлия Владимировна, известная казанская поэтесса, были ближайшими друзьями моих родителей. И территориально тоже были очень близки: семья Дубяго проживала в знаменитой «астрономичке», находящейся и по сей день в университетском дворе, так что из наших окон были видны окна их квартиры. На первый взгляд Александр Дмитриевич производил впечатление тихого, даже несколько меланхоличного человека. На самом деле это был человек острого, ироничного ума. Прекрасный рассказчик, веселый, общительный, душа компании. Достаточно часто мои родители с четой Дубяго ходили в кино. Иногда брали и меня. В это время (конец 40-х – начало 50-х годов прошлого века) на нас обрушился целый шквал заграничных трофейных фильмов. Чаще всего ходили в кинотеатры «Электро» и «Унион», переименованные в годы борьбы с низкопоклонством перед заграницей в «Татарстан» и «Родину». Возвращаясь домой, в наш университетский двор, взрослые подробно обсуждали просмотренный фильм, а я внимательно слушал. И почти всегда остроумные комментарии Александра Дмитриевича заставляли меня смеяться до упаду.

Дубяго был ценителем музыки, сам неплохо играл на фортепиано, и, когда они с женой Юлией Владимировной бывали у нас, он часто играл в четыре руки с моей мамой Еленой Александровной. Хорошо знал немецкий и французский языки, был большим любителем поэзии.

 

Родители часто собирали гостей, и те, кого я описал выше, непременно были среди приглашенных. Как принято, все начиналось с застолья, после которого устраивались веселые игры и шарады. Я всегда присутствовал при этом, фотографировал происходящее.

 

…Время от времени я перелистываю страницы альбомов с фотографиями тех времен, фотографиями, когда родители, их друзья были молодыми, красивыми… И испытываю чувство легкой ностальгии.