Закрылся занавес XXXVII Международного фестиваля им. Ф.И. Шаляпина – праздника оперного искусства для зрителей и творческого марафона длиною почти в месяц для самого театра. О его итогах, современных трендах оперного искусства, театральной кухне и творческих спорах – в интервью с главным хормейстером Татарского академического театра оперы и балета им. М. Джалиля Любовью ДРАЗНИНОЙ, заслуженным деятелем искусств РТ.
– Любовь Алексеевна, Шаляпинский фестиваль – значительное культурное событие для нашего города. За 37 лет, а именно столько он проходит, сложились свои традиции. Каково значение, назначение фестиваля в культурной жизни нашей столицы?
– Мне, как руководителю хора, хотелось бы не видеть разницы между Шаляпинским фестивалем и нашей повседневной театральной жизнью. Потому что, на мой взгляд, уровень театра определяется не фестивалями, а именно повседневными спектаклями, каждый из которых – и мы к этому стремимся – должен быть исполнен на очень высоком уровне. А фестиваль для нас, профессионалов, как для всех любителей оперы, – возможность увидеть и услышать цвет мировой музыки. Когда мы знакомимся с новыми именами, понимаем, чем сегодня живет оперное искусство, фестиваль приобретает высокое и торжественное значение. И в этом смысле для работников театра он не менее важен, чем для зрителей. Кроме того, Шаляпинский фестиваль – дань уважения нашему знаменитому басу, под эгидой его имени мы готовы работать в таком формате, несмотря на то, что фестиваль длится почти месяц и отнимает огромное количество сил.
– Меняются ли год от года форма и наполнение фестиваля? Как соотносятся традиции и новаторство?
– Ничто так не цепляет, как гениальная музыка, беспрекословное искусство, и я очень рада, что в нашем репертуаре только такие спектакли, мы придерживаемся классических традиций. Высокий репертуар – это кратчайшая дорога к душе человека. Даже если он впервые в жизни попал в оперный театр, услышал шедевр и его это тронуло, значит, мы не зря прожили этот день. Все-таки оперный театр сегодня – это в значительной степени просветительское заведение.
– Как Вы думаете, меняется ли зритель?
– Я помню, что было в оперном театре во времена моего детства: тогда люди уходили, не дожидаясь окончания спектакля. Сейчас нет такого. А что есть? Обязательные овации, «браво!». И это прекрасно. А ведь опера – очень трудоемкий жанр и один из самых сложных по восприятию. По моему мнению, человек приходит в театр, чтобы услышать живое исполнение. Да, что-то может ему не понравиться, что-то может быть неидеально исполнено, ведь это живой спектакль, но здесь зритель становится соучастником всего действия, и это кардинально отличает живое исполнение от записанного спектакля, пусть даже идеального. Думаю, что мы приходим в театр именно для того, чтобы быть соучастными.
– А как Вы относитесь к критике?
– Критика нужна. Она не позволяет застаиваться. Но критика должна быть конструктивной. Меня удивляет уровень развития некоторых журналистов, когда они пишут, например, что звучание такого-то сопрано сантехническое. Эти люди не понимают, что подобные высказывания могут лишить артиста голоса. Критиковать можно и нужно тогда, когда ты разбираешься в том, что происходит на сцене, каким образом это сделано. Тогда это дает возможность людям, которые создают спектакли, развиваться дальше. Как человек, всю жизнь проработавший в музыке, я нуждаюсь в том, чтобы мне сказали: вот это нам понравилось, а вот это спорно, и объяснили почему. К сожалению, такой критики нам не хватает. А простое, беспочвенное отрицание никому и никогда пользы не приносит.
– В театре давно существует контрактная система, которая дает большие преимущества зрителю. У нас есть возможность увидеть, слышать настоящих звезд не только российской, но и мировой сцены. Но не ущемляет ли это домашних артистов?
– Хорошо, что вы задали этот вопрос! Театр, действительно, иногда обвиняют в том, что здесь не дают дорогу молодым талантам. Это категорически неверно. Когда у нас появляется талант, создающий конкуренцию артистам, приезжающим по контракту, он обязательно займет достойное место в репертуаре. Такие артисты у нас есть, и их немало. Это Венера Протасова, Гульнура Гатина, Артур Исламов и другие замечательные голоса. Я думаю, что нет ничего хуже для театра, чем признать: пусть этот певец немного не тянет, но он наш. Нет. Если уж ты выходишь на эту сцену и поешь великую музыку, ты должен соответствовать. И это мнение даже не главного хормейстера, а прежде всего зрителя оперного театра, потому что я ведь тоже зритель.
– Создание любого спектакля – сложный процесс, в котором занято огромное количество творческих людей. Бывают творческие споры? Как они решаются? Как это происходит «на кухне» театра?
– Очень интересно происходит, потому что театр – удивительный мир. Конечно, мы зависим от видения режиссера и часто спорим. Бывают такие споры, что пух и перья летят. О чем мы спорим? Под моим руководством – 75 человек, и они должны одновременно петь в разных местах сцены, а иногда и за ней, а при этом ни один голос не может потеряться и хор должен звучать синхронно. Возможно так сделать или нет в предлагаемых условиях – как правило, спорим об этом. Например, во втором акте оперы «Турандот» хор стоит на авансцене и поет, повернувшись спиной к зрителю – такова задумка режиссера. А раз стоят спиной, то не могут видеть дирижера, по руке которого вступают и музыканты, и артисты. При этом они должны синхронно вступить, поймать темп, вовремя завершить фразу, вовремя «снять». Любая несинхронность в хоре очевидна даже человеку, не имеющему музыкального образования. В результате споров и творческих поисков выход был найден: в определенных местах сцены стоят артисты, которые видят дирижера и дублируют его, дирижируя головой.
– Вот это да! Михаил Панджавидзе настоял, чтобы артисты так стояли?
– Да, он всегда настаивает на своем видении. И я понимаю, что такая манера работы свойственна настоящему художнику. Но я ведь тоже хочу, чтобы наша работа была безукоризненной. Поэтому приходится как-то выходить из положения.
– Михаил Панджавидзе поставил на нашей сцене половину спектаклей, представленных в афише Шаляпинского фестиваля. Почему он?
– Надо быть директором театра, чтобы ответить на этот вопрос. С моей точки зрения, Панджавидзе – человек с особым видением и глубоким пониманием оперной музыки, обладающий высоким образовательным уровнем, крепкий профессионал. Заметьте, что все его оперы, идущие на сцене нашего театра, очень разные. Да, у него непростой характер, горячий, но с ним мы поднимаемся на новую ступень театрального мастерства. С каждым спектаклем.
– А Ваша задача – удовлетворить невыполнимые, на первый взгляд, требования режиссера?
– Да, но я в то же время понимаю, что искусство не стоит на месте и требования к хору тоже меняются. Сейчас артисты хора должны иметь такие слуховые навыки, выучку и образовательный багаж, чтобы чисто спеть даже вне своего положения в партии и при этом лежать, стоять, бегать и поворачиваться спиной к зрителю. Поверьте мне, это очень сложно.
– Что Вас порадовало на фестивале?
– Было много молодых, подающих большие надежды солистов. Например, в «Царской невесте» очень понравилась в партии Любаши Лариса Андреева (Московский музыкальный театр им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко). Мне кажется, у нее очень современный голос, естественно звучащее меццо-сопрано – это так неожиданно и ново для России. В «Пиковой даме» хорош был Герман – Олег Долгов из Большого театра. В «Мадам Баттерфляй» партию Пинкертона исполнил Хачатур Бадалян (Московский театр «Новая опера» им. Е. В. Колобова). Справился отлично и по темпераменту, и музыкально. Я очень рада, что наша солистка Зоя Церерина, поменяв свое вокальное амплуа, стала востребованной в мире. Она очень хорошо звучала в запредельно сложной партии Турандот.
– Вы говорите про классику и употребляете слова «современный голос», что Вы имеете в виду?
– Сейчас такой рынок певцов, оперных солистов, что на первый план выходят не столько хорошие и громкие голоса, сколько абсолютно правильное интонирование. Оперные певцы часто грешат приблизительной интонацией. И этому есть множество причин. Но приходит молодое поколение артистов, которые очень чисто поют, очень осмысленно все делают на сцене и при этом не теряют естественности и свежести звучания голоса, что я ценю больше всего – не люблю оперного шаблона. Сохранять свой собственный тембр – это и есть современное звучание и общемировой тренд в оперном искусстве. И радует, что наши молодые ребята развиваются в русле этого требования нового времени.
Марина ГОРШКОВА
«АИДА»
«БОРИС ГОДУНОВ»
«МАДАМ БАТТЕРФЛЯЙ»
«ЦАРСКАЯ НЕВЕСТА»
